За все мое знакомство я только раз слышал, как он хорошо отозвался о рассказе «Сережка», напечатанном в декабрьской книжке «Журнала для всех» за 1901 год, хотя автором его была женщина[13].
- Вы знаете, - сказал потом Антон Павлович, - как женщины относились к Лермонтову, пока он был жив? Считали его шелопаем и хлыщом... [...]
Мы помолчали. Потом у меня вырвался вопрос:
- Скажите, отчего вас считают олимпийцем или нелюдимом, между тем как с вами так легко и так просто говорится?
- Олимпийцем я никогда не был. А нелюдимом меня считают потому, что я никуда не показываюсь. Показываться же мне мешает болезнь...
Прошел почти год. Я опять сидел в знакомом кабинете. За это время Антон Павлович очень похудел, но дух писателя был бодр. Он только что получил известие о том, что завтра приезжает В.Г.Короленко[14]. Предстоящая встреча его радовала и волновала. Сам он через два дня должен был ехать в любимую Москву. В этот день Чехов был вообще оживленнее обыкновенного. Его лицо приняло мрачный оттенок только, когда он заговорил о приезде одного одесского фельетониста[15], с напоминанием относительно сотрудничества в газете.
- Я чувствовал себя ужасно плохо в этот день... - рассказывал А.П. - У меня сил мало, и желудок совсем не варит. Настойчивость этого господина меня измучила и рассердила. Я принял его чрезвычайно сухо...
В последней фразе прозвучало как будто сожаление. Чехов органически не любил доставлять кому бы то ни было неприятные минуты.
- Но ваше сотрудничество было бы для газеты просто кладом. Кроме того, нельзя сердиться на человека за то, что он плохой психолог...
- Дело не в психологии. Там ведь не мальчики сидят и знают, что по заказу я писать не могу. Ну, да теперь уже с ними кончено...
В нем был оскорблен прежде всего художник, от которого требовали произведения не с целями прочесть и подумать над ним, а с единственной целью увеличить тираж газеты. В этот тяжкий месяц нервы Чехова и без того были окончательно издерганы. Быстро делала свое дело и чахотка.
В январе 1903 года Чехов сидел на диване, перебирая и сортируя письма за минувший год.
- Идет дождь? - спросил он, здороваясь со мною.
- Нет, теперь перестал.
Антон Павлович подошел к окну, постоял и, оглянувшись, произнес:
- Вот в такую бы погоду застрелиться...
Я постарался перевести разговор на другое и рассказал ему новый малороссийский анекдот, после которого он долго хохотал. Мне было приятно, что я развеселил Антона Павловича, и в то же время страшно тех хрипов, которые слышались иногда в его смехе.
Он снова сел на диван и, все еще улыбаясь, продолжал перекладывать письма. Я заметил на столе небольшую брошюрку со стихами.
- Разве вы любите стихи? - спросил я.
- Не часто и некоторые - да, вот, например. Он перевернул несколько страниц в этой книжке и указал рукою на следующие строки:
Шарманка за окном на улице поет...
Мое окно открыто. Вечереет.
Туман с полей мне в комнату плывет,
Весны дыханье ласковое веет.
Не знаю почему, дрожит моя рука,
Не знаю почему, в слезах моя щека.
Вот голову склонил я на руки. Глубоко
Взгрустнулось о тебе. А ты... ты так далеко. <*>
- Часто к вам авторы присылают свои книги?
- Часто. Почти каждый день что-нибудь получаешь. Я не люблю лишних книг и сейчас же отправляю их в Таганрог[17].
Я заговорил о том, как нравится мне его литературная техника.
- Вы поняли, что простота и объективизм усиливают впечатление гораздо больше, чем восторги и проклятия. В этом ваша сила. Особенно хороши сравнения, по Тригоринской системе, только иногда они повторяются и еще некоторые ваши любимые слова.
- Например? - спросил Антон Павлович.
- Да, например, силуэт дерева или камня вы часто сравниваете с темной фигурой монаха.
- Где?
- Да вот в «Степи» и в «Черном монахе», в «Красавицах»...
- А из московских гостиниц вы очень любите «Славянский Базар».
- Как так? где?
- В «Чайке», в «Даме с собачкой», в повести «Три года»...
- Это оттого, что я москвич. В «Славянском Базаре» можно было когда-то вкусно позавтракать...
Я спросил Чехова, из действительной ли жизни его рассказ «Перекати-поле». Начинается он так: «Я возвращался со всенощной...»
- Да, из действительной... - ответил Антон Павлович и добавил: - Вот этот мой сожитель по монастырской гостинице оказался потом сыщиком...[18]
- Как это неприятно было, вероятно, вам узнать, - ведь вы так его обласкали...
- Да, но что же делать...
Был уже девятый час, и я стал прощаться.
- Если не уедете, то приходите завтра в три часа.
- Хорошо.
Надев в передней пальто, я все еще не мог отделаться от мысли о сыщике и спросил:
- Зачем же этот сыщик был приставлен к вам? Чтобы выведать ваш образ мыслей?
- А бог их знает... Это что!.. Вот в Ницце возле меня все ходил господин и потом познакомился, элегантный такой, и тоже оказалось...[19]
Антон Павлович горько усмехнулся.
В сентябре 1903 года, на возвратном пути из Москвы, я заехал в Ясную Поляну. Меня очень интересовало, как относится Л.Н.Толстой к творчеству Чехова. Л.Н. с тревогой в голосе расспрашивал о его здоровье, а потом сказал:
<*> А.М.Федорова[16]. (Примеч. Б.А.Лазаревского.) |