|
Мое знакомство с Антоном Павловичем произошло в сентябре 1892 г. В то время я состоял в должности учителя школы села Щеглятьева, отстоящего от села Мелихова, где проживал тогда Чехов, на шесть километров.
Познакомиться с ним мне пришлось при следующих обстоятельствах. Летом 1892 г. в селе Щеглятьеве для борьбы с ожидавшейся холерой был создан временный медицинский пункт, заведывание которым, как врач по образованию, взял на себя Антон Павлович. В помощь ему был приглашен студент-медик 4-го курса медицинского факультета Московского университета - Николай Иванович, фамилию которого я, к сожалению, уже забыл[1].
Как-то, собираясь идти в амбулаторию, Николай Иванович, обратив внимание на мой плохой вид, предложил мне дойти с ним до амбулатории и посоветоваться с Антоном Павловичем. Я охотно согласился.
В амбулатории, в ожидании прихода больных, уже сидел Антон Павлович, только что приехавший из Мелихова. Это был молодой человек выше среднего роста, стройный, с продолговатым, правильным и чистым лицом, обрамленным темно-русой бородой. Его глаза светились умом и приветливостью. Общее впечатление от его наружности было в высшей степени приятное, располагающее к нему.
После рукопожатия Антон Павлович обратился ко мне со словами:
- Садитесь и давайте принимать больных.
После этого, приблизительно через одну-две минуты следом одна за другой, пришли три старушки в возрасте 65-70 лет, которых по очереди и принял Антон Павлович, сказав каждой из них несколько ласково-укоризненных и успокоительных фраз.
Теперь, думаю, Антон Павлович займется и мною.
Однако я ошибся: он встал и, прощаясь со мною, сказал:
- Приезжайте-ка завтра утром ко мне в Мелихово, мы с вами побеседуем на свободе.
На другой день, отправляясь в Мелихово, я не знал, как мне поступить: предложить Антону Павловичу гонорар за совет или нет, так как мне было известно, что он жил тогда исключительно литературным трудом.
Правда, к нему приходили за врачебным советом как крестьяне села Мелихова, его соседи, так и крестьяне других селений, но он не только безвозмездно оказывал им медицинскую помощь, но даже и лекарства для них приобретал на свои средства.
Приехав в Мелихово, я был уверен, что Антон Павлович предложит мне снять рубаху, постучит по грудной клетке молоточком, послушает и, определив болезнь, напишет рецепт. Я опять ошибся.
Узнав, сколько мне лет, он поинтересовался, как я провожу свое свободное время, на что трачу его. Расспросив меня подробно, он сказал, что ничего серьезного нет.
- Побольше гуляйте, больше кушайте малороссийского сала и кислого молока, рецепт на приготовление которого возьмите у моей мамаши. Жаль, что вы не работаете в земстве: [...] земство выдало бы вам необходимые средства на поездку в Крым для купания в Черном море.
На прощанье, предложив мне пользоваться своей библиотекой, Антон Павлович вручил мне несколько книг художественной литературы. От гонорара за совет он, само собою разумеется, отказался наотрез.
О моей поездке в Крым я и думать перестал: не было на это средств, но Антон Павлович, оказалось, не только не забыл о ней, но и старался сделать все от него зависящее, чтобы добыть необходимые для этого средства.
В один из моих последующих визитов в Мелихово Антон Павлович говорил мне:
- Я написал местному благочинному письмо. Просил его, как человека, знакомого с графиней Орловой-Давыдовой, обратиться к ней, как попечительнице Щеглятьевской школы, с просьбой оказать вам материальную помощь для поездки в Крым. Благочинный в своем ответном письме, между прочим, пишет мне: «Графиня сама знает нужды своих подчиненных»[2].
Надо было слышать, с каким негодованием и отвращением произнес Чехов последнюю фразу. Это возмущение было настолько велико, что он не мог усидеть на месте и вынужден был несколько минут быстро ходить по кабинету, чтобы успокоиться.
Я уверен, что Антон Павлович никогда не волновался, не возмущался и не жалел о своих личных неудачах, как волновался и возмущался по поводу неудач маленьких людей, своих знакомых, особенно в тех случаях, когда к неудачам материального порядка присоединялись попытки умаления человеческого достоинства этих людей.
За время с 1892-го по 1898 гг., до отъезда Антона Павловича в Крым, где он построил для себя дачу, я бывал у него в Мелихове один-два раза в месяц, менял прочитанные книги на другие и временами слушал его в высшей степени интересные беседы на литературные и другие темы.
Нельзя было не удивляться необыкновенной силе и образности, с какими он выражал свои мысли. Слушатель всецело находился под впечатлением как его мысли, так и красоты формы, в которую данная мысль выливалась. Экспромтом он говорил так же легко, плавно, свободно и красиво, как и писал, в совершенстве владея искусством сказать многое в немногих словах.
Одной из благороднейших черт характера А.П. была его природная беспредельная доброта. В числе его знакомых, кроме литераторов, издателей, критиков, артистов, художников, были сельские учителя и учительницы, фельдшерицы-акушерки, учащаяся молодежь, соседи-крестьяне и др. К ним он относился особенно сердечно и отзывчиво и оказывал им всевозможные услуги и посильную помощь. Привожу некоторые из многих его услуг, оказанных мне лично.
В 1892 г. я был начинающим охотником, о чем Антон Павлович от кого-то узнал. Свидевшись со мною однажды, он спросил:
- Вы охотник?
- Пока еще только горе-охотник, - ответил я.
- А ружье имеете? - спрашивает А.П.
- Имею, - отвечал я, - но мое ружье, к сожалению, отличается досадной особенностью: при попытке спустить курок ружье упрямится, курок и не думает спускаться, дичь улетает без выстрела. Иногда ружье и не думает стрелять, а курок спускается как бы по собственному желанию, и заряд летит в белый свет. Правда, это ружье временное: как только овладею искусством стрельбы, приобрету другое.
Не зная, с какою целью Антон Павлович задал мне этот вопрос, я дал на него чистосердечный и точный ответ. Выслушав мой ответ, он заявил:
- У меня есть знакомый охотник, очень богатый человек, у которого охотничьих ружей - целая оружейная палата. Я привезу вам от него бесплатно и в бессрочное подержание настоящее барское ружье, - предложил Антон Павлович.
Эта любезность была настолько неожиданной и настолько, на мой взгляд, чрезмерной, что я почувствовал большое смущение, но, стараясь не обнаруживать своего настроения, поблагодарил Антона Павловича, переменив прочитанные книги на другие, простился и ушел, питая надежду на то, что он забудет про свое обещание.
Однако Антон Павлович никогда не забывал своих обещаний. В следующее наше свидание, здороваясь со мною и указывая на угол своего кабинета, он произнес:
- Вот ваше ружье, берите и стреляйте на здоровье. |
[1]