|
Во вторник на Святой 1897 года, ясным апрельским утром, мы собрались в гости к А.П.Чехову и взяли на Курском вокзале билеты до Лопасни[1].
Прошел слух, что Чехов болен и лежит в клинике. Я пошел на Девичье поле справиться в клиниках и узнал, что к Пасхе он выписался и уехал к себе в Лопасню.
Чехова как человека тогда знали мало, и мы, студенты первого курса, его горячие поклонники, воображали себе его одиноким доктором земской больницы, пишущим свои рассказы в свободные от службы часы.
Далеко за полдень поезд наш остановился у Лопасни. Напрасно спрашивали мы мужиков-извозчиков, толпившихся около заднего крыльца станции, где здесь больница и где живет доктор Чехов. Никакой больницы близко не было. Где же Чехов?
На помощь нам явился вышедший с вокзала с сумкой через плечо кучер:
- Вы к Антону Павловичу? Пожалуйте, я вас довезу.
- А где же живет Антон Павлович?
- Недалече, верст двенадцать, больше не будет.
- Двенадцать?! Как быть? Ехать - значит попасть к Антону Павловичу под вечер. Поедем! К ночи вернемся в Лопасню.
Мы наняли тарантас и вслед за чеховским почтальоном потянулись рысью чрез желтые глинистые бугры и овражки, поросшие березняком и осиной.
Ехали долго. Когда в сумерках показались деревья усадьбы и ворота длинной изгороди из жердей, на небе успел уже прорезаться молодой месяц. Дул сильный ветер, закат густо покраснел, и стало холодно.
Подъехав к усадьбе, мы поняли, что Антон Павлович живет не в больнице, а в усадьбе, и не один, как нам показалось.
Как вторгнуться в это время в чужую семью? Почтальон исчез в глубине сеней с разноцветными стеклами в боковых окнах. На крыльце показалась темная фигура:
- Милости просим!
Мы вошли. Нас ввели в столовую. В комнате находилось много народа. Там были отец Антона Павловича, его мать, сестра, братья, гости. Кто-то только что перед нами приехал со станции;[2] шел оживленный разговор. Нас сейчас же усадили за стол, заставили пробовать пасху, куличи, домашнюю наливку.
Около нас села девушка с ласковыми глазами, похожими на глаза Антона Павловича, - Мария Павловна.
Она объяснила нам, что Антоша после заката уходит к себе, - она показала закрытую дверь. Сидеть долго ему вредно.
- Для вас Антоша, может быть, сделает исключение. Вы - приезжие.
Мария Павловна исчезла в кабинете Антона Павловича.
- Антоша просит вас остаться до завтра, а сегодняшний вечер проведете с нами.
Из столовой перешли на балкон. Ветер продолжал дуть, на небе проступили яркие звезды. Лиц в темноте не было видно. Говорили о многом, больше всего с волнением и нежностью об Антоне Павловиче.
- А ведь как бы не было дождя. Давеча мальчишки убили ужа, и Антоша предсказывал.
- Антон Павлович? - изумился мой спутник.
- А вы думаете, Антоша не говорит глупостей? Еще какие! - любовно сказала Мария Павловна.
Спать нас повели в садовый павильон.
Проснувшись часов в шесть, я не понял сразу, где я. Когда я вспомнил, как мы вчера, незваные и непрошеные, нечаянно забрались в дом к Чехову, меня охватило чувство стыда. Я оделся и сел на постели в самом мрачном раздумье.
Дверь в переднюю павильона открылась, послышались шаги. В комнату вошел высокий человек в ватном пальто и мягкой шляпе. Увидев меня уже одетым, он подошел ко мне, подал широкую руку и заговорил со мной так, точно мы виделись только вчера и были давно знакомы.
Я ожидал увидеть Антона Павловича слабым, медлительным, скучающим, а увидал его бодрым, энергичным, с твердой и быстрой походкой, спокойным, уверенным голосом и улыбкой на губах.
- Если вы ничего против не имеете, пойдемте, господа, в сад.
Мы вышли на правильные аллеи молодого яблоневого сада. За деревьями, вправо от дома, курился маленький прудок, за прудком была деревня. Кругом - все тот же суглинок, овражки, перелески, луговины - пейзаж Левитана.
Кто-то из нас заметил это.
- Да, да, - сказал Антон Павлович, - а вы знаете его? Какой это сильный, могучий талант.
- Читали вы, Антон Павлович, недавнее письмо Л.Н.Толстого к либералам[3] и какого вы мнения о наших студенческих волнениях?
- Университетские движения, по-моему, - сказал Антон Павлович, - вредны, вредны тем, что оттягивают и губят много сил понапрасну. Каждое такое волнение сокращает силы интеллигенции. Этих сил так мало, обходятся они так дорого, столько их пропадает и без всяких университетских волнений, что незачем заботиться об увеличении числа жертв, уносимых жизнью. Надо работать и работать, - с оттенком горечи заговорил А.П. - Дела много, бесконечно много. Надо бороться с темными силами здесь, на месте, бороться с нуждой, невежеством и теми, для кого невежество выгодно...[4]
Разговор перешел на литературную работу. Мой спутник[5] был немного причастен к ней и стал жаловаться на те трудности, с которыми приходится встречаться в поисках труда.
Чехов улыбнулся улыбкой спокойной и ласковой, улыбкой старшего брата на детскую жалобу.
- А вы пробуйте, - сказал он, - носите в разные редакции, посещайте ученые общества, составляйте отчеты о заседаниях. Я начинал так. Важна привычка к работе, знакомство с техникой дела. Постепенно войдете в круг этой профессии, перезнакомитесь с людьми, завяжете отношения. Хорошо было бы основать студенческую газету, в которой участвовало бы побольше молодежи. Пусть получают по две копейки со строчки - что за беда! Зато скольких может увлечь этот труд.
- Антон Павлович, можно вам задать один вопрос... Есть что-нибудь реальное в фабуле «Рассказа неизвестного человека»?
Антон Павлович засмеялся.
- Да, кое-что, кажется, есть. Только я не совсем твердо помню содержание этого давнишнего рассказа.
- А профессор в «Скучной истории» - это Бабухин?
- Нет, это лицо собирательное, хотя много взято с Бабухина.
Чехов засмеялся своим милым смехом и спросил, знаем ли мы А., издателя или редактора одного теперь прекратившегося толстого журнала.
- Как его провели! - смеялся он недавней истории с посмертным стихотворением Кольцова, присланным в этот журнал и помещенным в нем в качестве любопытной находки. Стихотворение было поддельное, и акростих первых букв каждой строки составлял фамилию издателя и не особенно лестный эпитет к ней[6].
- Антон Павлович, вы встречались с Л.Н.Толстым? |
[1]