В четвертом акте в рассказ Пищика о философе, который советовал прыгать с крыш, вставляется выражение: «Вы подумайте!». Но такое же выражение зачеркивается писателем после сообщения Пищика о сдаче англичанам участка с глиной на 24 года. Вероятно, Чехов нашел, что близкое повторение любимого присловья Пищика в одной сцене будет слишком навязчивым. Первоначально Пищик, прощаясь с Раневской, говорил: «Вспомните вот эту самую... лошадь и скажите: «Был на свете такой, сякой... Симеонов–Пищик... лошадь» (л. 50). Последнее слово, как повторяющееся, Чехов также убирает. Исключает он и ремарку «весело», характеризующую прощальные слова Пищика, сказанные Раневской.
Двукратное переписывание пьесы было закончено 12 или 13 октября, а 14 октября ее отправили в Москву. Несмотря на большую доработку, сделанную при переписывании, пьеса не казалась автору вполне оконченной. Если бы его не торопили так настоятельно, Чехов продолжал бы оттачивать текст. «В пьесе кое-что, — писал он О.Л. Книппер, — надо переделать ... Не доделан IV акт и кое-что надо пошевелить во II, да, пожалуй, изменить 2-3 слова в окончании III, а то, пожалуй, похоже на конец „Дяди Вани“» (П., т. 11, с. 276). Драматург считал, что роль Раневской «сделана только в III и I актах, в остальных она только намазана» (там же, с. 271).
Отослав пьесу в Москву, Чехов стал тревожно ждать ее оценки руководителями и артистами Художественного театра. «Вчера я не писал тебе, — признавался он 19 октября О.Л. Книппер, — потому что все время с замиранием ждал телеграммы... Я все трусил, боялся. Меня главным образом пугала малоподвижность второго акта и недоделанность некоторая студента Трофимова» (П., т. 11, с. 278-279). В тот же день Чехов получил телеграмму Вл.И. Немировича-Данченко, который писал, что «Вишневый сад» «как сценическое произведение, может быть, больше пьеса, чем все предыдущие» [26]. Еще через два дня драматург читал телеграмму К.С. Станиславского: «Потрясен, не могу опомниться. Нахожусь в небывалом восторге. Считаю пьесу лучшей из всего прекрасного, Вами написанного. Сердечно поздравляю гениального автора. Чувствую, ценю каждое слово» [27]. Этот восторженный панегирик вызвал у Чехова недовольство. В тот же день он сообщал О.Л. Книппер: «Получил от Алексеева телеграмму, в которой он называет мою пьесу гениальной, это значит перехвалить пьесу и отнять у нее добрую половину успеха, какой она при счастливых условиях могла бы иметь» (П., т. 11, с. 280).
21 октября состоялось чтение пьесы всей труппе Художественного театра. Артисты были захвачены с первого акта, оценили каждую ее тонкость, плакали в последнем акте. Станиславский сообщил Чехову, что «никогда пьеса еще не была принята так единодушно восторженно» [28].
6
Рукопись пьесы «Вишневый сад», отосланная Чеховым в Москву, была перепечатана в нескольких экземплярах. Один экземпляр пьесы немедленно послали в Петербург в драматическую цензуру, которая 25 ноября 1903 г. разрешила ее к представлению на сцене. Этот экземпляр пьесы, отражающий один из важнейших этапов творческой работы над ней, мы будем называть ялтинской, или цензурной рукописью (на ней имеется надпись: «К представлению дозволена. СПб., 25 ноября, 1903 г., цензор драмат. сочин. Верещагин») [29].
4 декабря А.П. Чехов приехал в Москву. Здесь Художественный театр деятельно готовил «Вишневый сад» к постановке. По приезде Чехов чувствовал себя плохо, и, чтобы его не утомлять, «первые считки, — рассказывает артистка Е.М. Муратова, — происходили у него на квартире» [30]. В последующее время драматург почти ежедневно присутствовал на репетициях своей пьесы в театре, обсуждал с участниками спектакля их роли и продолжал ежедневно трудиться над текстом пьесы. Несмотря на то, что руководители театра и артисты, занятые в спектакле, работали с большой верой в его успех, Чехов относился к нему скептически. Его скепсис был столь решительным, что он предлагал театру купить пьесу в вечную собственность всего за 3000 рублей [31].
Новые исправления, которые вносились и вклеивались Чеховым в основную рукопись, оказались весьма многочисленными. Уже 16 декабря М. Горький уведомлял К.П. Пятницкого о просьбе Чехова прислать ему корректуру пьесы, отданной в сборник «Знание», для внесения в нее поправок. «Он уже и теперь, — писал Горький, — внес в пьесу множество поправок» [32]. Шлифуя текст, Чехов стремился к более отчетливому раскрытию социально-психологической сущности действующих лиц, с присущей им сложностью и противоречивостью, к предельному соответствию их поступков и характеров, к большей колоритности их речи. Много внимания он уделял и композиционной стройности, живости, сценичности пьесы.
Обратимся прежде всего к исправлениям первого акта.
Чтобы оттенить добросердечие Раневской, в ее роль вносятся новые ласкательные обращения: «Спасибо, мой старичок», — говорит она Фирсу и целует его (д. I) (РГБ. Ф. 331, л. 9). «Вырубить?» — недоуменно и недовольно повторяла Любовь Андреевна предложение Лопахина о вишневом саде. И затем продолжала: «Если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так это только наш вишневый сад» (л. 7). Определенность и категоричность этой реплики не совсем шла к Раневской. И Чехов, чувствуя это, сопроводил ее вопрос смягчающим выражением: «Милый мой, простите, вы ничего не понимаете» (л. 10). В воспоминании Раневской о сыне слово «сын» заменяется более сердечным, интимным выражением: «утонул мой мальчик» (л. 23). Раньше Раневская, заметив движение Гаева, вспоминающего игру на бильярде, произносила: «Желтого в угол! Дуплет в середину!» Чехов предпослал этим словам вступление: «Как это? Дай-ка вспомнить...» (л. 8). И ее реплика приобрела необходимую естественность.
При обращении к образу Гаева Чехов усилил в нем черту неосновательности, пустого фразерства. Писатель дополнил заверения Гаева об оплате процентов по имению следующими словами: «Честью моей, чем хочешь, клянусь, имение не будет продано! Счастьем моим клянусь! Вот тебе моя рука, назови меня тогда дрянным, бесчестным человеком, если я допущу до аукциона. Всем существом клянусь!» (РГБ. Ф. 331, л. 17).
Еще большей доработке подвергся образ Лопахина, Чехов вносит поправки и дополнения, облагораживающие фигуру купца, делающие его интеллигентным. Так, подчеркивая прикосновенность Лопахина к культуре, свойственные ему порывы сердечности, драматург расцветил его обращения к Раневской такими эпитетами, как «великолепная», «удивительные, трогательные глаза», «Боже милосердный!», «больше, чем родную» (там же, л. 9). В обращении Лопахина к Раевской делается вставка: «чтобы ваши удивительные, трогательные глаза глядели на меня, как прежде, Боже милосердный!»
Более мягкими, деликатными, задушевными становятся и советы Лопахина, призванные спасти имение от продажи с аукциона, а также и его рассуждения о дачниках. В ранней рукописи (цензурной) Лопахин говорил: «Так вот я хочу сказать перед отъездом (взглянув на часы). Я об имении... в двух словах... Хочу предложить вам способ, как найти выход. Чтобы имение ваше не давало убытка, нужно вставать каждый день в четыре часа утра и целый день работать. Для вас, конечно, это невозможно, я понимаю... Но есть еще один выход» (ГТБ, л. 6), — дальше, как в печати. Это был совет дельца, предпринимателя, чуждого и даже враждебного хозяевам вишневого сада.
В окончательном варианте Чехов рисовал Лопахина иным. Поэтому он изменил этот черствый совет на мягкое, деликатное обращение человека, глубоко расположенного к Раневской. «Мне хочется сказать вам что-нибудь очень приятное, веселое (взглянув на часы). Сейчас уеду, некогда разговаривать... ну, да я в двух-трех словах. Вам уже известно, вишневый сад ваш продается за долги, на 22 августа назначены торги, но Вы не беспокойтесь, спите себе спокойно, выход есть... Вот мой проект» (РГБ. Ф. 331, л. 10) и т. д. В том же духе исправляется и речь Лопахина о дачниках. Прощаясь с Раневской, Лопахин еще раз напоминает ей: «Серьезно подумайте» (л. 12).
Вторая половина рассуждений Лопахина о дачниках вначале была такой: «… лет через десять-двадцать покажет, что он такое есть на самом деле. Теперь он только чай пьет на балконе, но ведь может случиться, что на своей одной десятине он займется хозяйством и тогда чем черт не шутит, придется считаться с ним» (ГТБ, л. 8). Чехов вновь редактирует начало («лет через десять-двадцать размножится и начнет работать») и конец («и тогда ваш вишневый сад стал бы счастливым, богатым и вы бы не узнали его») этой части рассуждения (РГБ. Ф. 331, л. 11). В это же время Чехов внес в роль Лопахина два выражения, произносимых в первом акте: «поздравляю («одним словом, поздравляю, вы спасены») и «клянусь вам» («Другого выхода нет… клянусь вам») (л. 10, 11). Тогда же была изменена ремарка «напевает» на «тихо напевает» (л. 24).
Расширяя роль Фирса, Чехов подчеркивает его преданность господам. Ранее на вопрос Вари: «Фирс, ты о чем?» Он отвечал: «Чего изволите?». Теперь его реплика продолжается. Он радостно говорит: «Барыня моя приехала! Дождался! Теперь хоть и помереть... (Зарыдал от радости)» (РГБ. Ф. 331, л. 8). В первой редакции Фирс на обращение Раневской отвечал так же: «Чего изволите?» Но, усиливая колоритность, сценичность его роли, Чехов изменяет эту реплику. Глухой Фирс вместо «Чего изволите?» отвечает «Позавчера» (там же, л. 9).
|
