|
Мы смотрели на Сару Бернар и приходили от ее трудолюбия в неописанный восторг. Были местечки в ее игре, которые трогали нас почти до слез. Слезы не потекли только потому, что вся прелесть стушевывалась искусственностью. Не будь этой канальской искусственности, этого преднамеренного фокусничества, подчеркивания, мы, честное слово, заплакали бы и театр содрогнулся бы от рукоплесканий... О талант! Кювье сказал, что ты не в ладу с гибкостью! А Сара Бернар страсть как гибка!
Труппа, разъезжающая с Сарой, — ни то и, пожалуй, ни се. Народ здоровый, рослый, коренастый. Имея в виду всякие могущие произойти случайности (нападения тигров, индейцев и проч.), Сара недаром возит с собой этих мускулистых людей.
Держат себя французы на сцене восхитительно. Один московский рецензент, воспевая до кровавого пота Сару Бернар, упомянул между прочим о ее уменье слушать. Это уменье мы признаем не за одной только ею, но и за всей труппой. Французы отлично слушают, благодаря чему они никогда не чувствуют себя лишними на сцене, знают, куда девать свои руки, и не стушевывают друг друга... Не то, что наши... У нас не так делается. У нас г. Макшеев монолог читает, а г. Вильде, его слушающий, глядит куда-нибудь в одну точку и нетерпеливо покашливает; так и кажется, что на лице его написано: «И не мое это, брат, дело!» Труппа очень приличная, выдрессированная, но... бесталанная. Ни то ни се...
Возвращаемся, однако, к Adrienne Lecouvreur. Или вот что, читатель! Вам надоело читать мою дребедень, а мне ужасно спать хочется. Бьет четыре часа, и у моей хорошенькой соседки горланит петух... Глаза слипаются, как обмазанные клеем, нос клюет по писанному...
Завтра опять на Сару Бернар... ох!
Писать, впрочем, про нее больше не буду, даже если редактор заплатит мне по полтиннику за строчку. Исписался! Шабаш!
Примечания
Впервые — «Зритель», 1881, № 23 и 24 (ценз. разр. 6 декабря), стр. 11—13. Подпись: Антоша Ч.
Печатается по журнальному тексту.
Гастроли Сары Бернар в Москве в Большом театре продолжались с 26 ноября по 7 декабря 1881 г.
«Адриенна Лекуврер», драма Э. Скриба и Э. Легуве, написанная в 1849 г. для знаменитой артистки Рашель, была поставлена пять раз: 27, 29 ноября, 1, 3 и 6 декабря (афиши, Государственный центральный театральный музей имени А. А. Бахрушина, Москва).
В основу ее положена версия об отравлении актрисы театра «Комеди Франсез» Адриенны Лекуврер (1692—1730) герцогиней Бульонской — соперницей в любви к полководцу Морицу Саксонскому. Романтический образ актрисы, противопоставленный развращенному аристократическому обществу, считался одним из высших достижений Сары Бернар.
Еще до приезда Сары Бернар в Москву об ее успехе в роли Адриенны Лекуврер в Вене сообщало «Новое время» (1881, № 2039, 31 октября). Отношение зрителей было иным — недоуменным и прохладным, что отмечали разные рецензенты.
Чехов подчеркивал, что «каждый вздох» актрисы — «безукоризненно и умно заученный урок»; в ее игре не талант, а труд. Эта сторона исполнения роли Сарой Бернар была подмечена во многих печатных отзывах, посвященных «Адриенне Лекуврер», так же, как ее высокое мастерство и прекрасная школа. О преобладании мастерства над талантом у С. Бернар утверждала позже Евг. Тур, анализируя постановку этой пьесы на сцене Большого театра: «Не было ни одной ноты в ее голосе, ни одного поворота головы, ни одного движения и шага, которые бы она не сделала умеючи, как надо и как должно. Много страсти, много силы выказала Сара Бернар в этой роли, но еще больше изучения и школы» («О Саре Бернар и ее репертуаре на московской сцене». — «Русская мысль», 1882, № 2, стр. 44).
Двойственное отношение к этой роли выразил в своей статье В. П. Буренин. Он отрицательно отнесся к стремлению Сары Бернар произвести эффект, но признал и проявления в ее исполнении истинного таланта: «...наряду с сценическою фальшью разных трагических рычаний на низких голосовых нотах, наряду с аффектированной жестикуляцией и мимикой (усиленным зловещим ворочаньем глаз до показывания белков, несносно и неестественно продолжительными позированиями и поворотами, как, например, перед уходом Адриенны из салона герцогини, в четвертом акте и т. д.), наряду с рутинными захлебываниями и „а-а“ <...>, наряду с картинно-романтическими эффектами, артистка вдруг обнажает перед зрителями такую правду и естественность, такую чарующую простоту или могучую, трагическую силу и страстность выражения, которым удивляешься тем более, чем меньше ждал их после фальшивого манерничанья. <...> эта школа и эта игра <...> ближе к романтизму, или, точнее, к поэтическому идеализму В. Гюго. Вот почему, мне кажется, роль Адриенны Лекуврер выходит лучшей ролью из всех игранных у нас Сарою Бернар...» («Новое время», 1881, № 2087, 18 декабря).
Не являясь поклонником актрисы, А. С. Суворин тоже выделил эту пьесу: «...Сара Бернар становится скучною артисткою, или, вернее, скучною Сарою Бернар, ибо она всегда Сара Бернар <...> Если она так хороша во втором акте „Адриенны Лекуврер“, то потому, что здесь лучшая Сара Бернар, т. е. личность даровитой актрисы, которую она играет <...>, кто видел ее в Адриенне, тот знает Сару Бернар вдоль и поперек и в других пьесах будет видеть только ее повторение, более или менее сильное, более или менее эффектное» (Незнакомец. Театр и музыка. Сара Бернар в «Сфинксе». — «Новое время», 1881, № 2080, 17 декабря).
Мнения писавших о спектаклях французской труппы резко разделились.
Рецензент «Русских ведомостей» после первого представления «Дамы с камелиями» утверждал, что Сара Бернар «не принадлежит к тому типу знаменитостей французской сцены, главным достоинством которого является декламация и чисто внешний эффект. Маргарита Готье в изображении г-жи Сары Бернар является не той напыщенной „дамой“, эффектно декламирующей, плачущей и еще более эффектно умирающей, как ее привыкли изображать. Вместо ходульной героини вчера мы видели живой образ глубоко любящей и глубоко страдающей женщины — и именно женщины известной среды, — с неотразимой силой приковывавшей к себе внимание и симпатии зрителей» (1881, № 321, 27 ноября). Естественной и превосходной находил игру французской актрисы и В. Чуйко («Сара Бернар». — «Наблюдатель», 1882, № 1).
Точку зрения Чехова на игру Сары Бернар как манерную, искусственную, рассчитанную на эффект, разделял М. Н. Р. — корреспондент «Газеты А. Гатцука». Как и Чехов, этот рецензент сопоставлял игру Бернар с игрой прославленных мастеров русского театра: «...пусть сыграют хуже, но удовлетворят тому запросу, которому так неподражаемо удовлетворяли Мочалов, Самойлова и др.»
М. Н. Р. тоже подчеркивал нарочитость приемов Бернар, не заставляющих публику сопереживать ей: «В трех виденных мною драмах С. Бернар выходит из себя от гнева, доходит до высших пределов негодования, горя, отчаяния, душевных и физических страданий, умирает от трех разных причин, <...> и ни разу ни у кого из зрителей не дрогнуло сердце, не замер дух, по крайней мере, я ни на чьих глазах не видал слез, ни на чьем лице не заметил волнения — все, очевидно, оставались при полнейшем сознании, что все это „нарочно“ <...>. Задача истинного, художественного реализма совершенно иная. Этой-то задачи и не сумела выполнить С. Бернар, при всем своем умении так умирать на сцене, что гадко становится. Вследствие всего этого я считаю себя вправе сказать, что она превосходно выученная, но не высокоталантливая актриса. Ее слава не заслуженная, раздутая беззастенчивою рекламою. Талант у нее, несомненно, есть и — недюжинный, выучка огромная, — нет у нее творчества; в этом вся и беда» (1881, № 50, 12 декабря, стр. 838).
Об однообразии приемов артистки, их холодной обдуманности свидетельствовали и другие московские рецензенты. Так, С. Васильев замечал, что в игре Бернар «все обдуманно, все верно, все типично; все интонации на своем месте; все жесты и движения правдивы. Но правдивость эта не есть правда, вечная правда» («Московские ведомости», 1881, № 330, 28 ноября). Бернар «очень талантливая, но не гениальная артистка <...> Вся игра Сары Бернар отличается <...> обдуманною утонченностию. Это игра необыкновенно рафинированная, и значительная часть этой рафинировки идет на то, чтоб ее замаскировать» («Московские ведомости», 1881, № 337, 5 декабря). |
