* * * * *
... «Холодно чертовски, а ведь бедные птицы уже летят в Россию! Их гонит тоска по родине и любовь к отечеству; если бы поэты знали, сколько миллионов птиц делаются жертвою тоски и любви к родным местам, сколько их мерзнет в пути, сколько мук претерпевают они в марте и в начале апреля, прибыв на родину, то давно бы воспели их... Войдите Вы в положение коростеля, который всю дорогу не летит, а идет пешком, или дикого гуся, отдающегося живьем в руки человека, чтобы только не замерзнуть... Тяжело жить на этом свете».
* * * * *
К. С. Баранцевичу, 30 марта, Москва, 1888.
...«Что касается сборника «Памяти Гаршина», то я могу только пожать Вашу руку за подобные мысли, помимо их прямой цели, они служат еще связующим цементом для немногочисленной, но живущей вразброд и в одиночку пишущей братии. Чем больше сплоченности, тем скорее мы научимся уважать и ценить друг друга, тем больше правды будет в наших взаимных отношениях. Не всех нас ожидает в будущем счастье. Не надо быть пророком, чтобы сказать, что горя и боли будет больше, чем покоя и денег. Потому-то нам нужно держаться друг за друга, и потому-то мне симпатичны Ваша мысль и Ваше последнее письмо, в котором Вы так любите Гаршина».
* * * * *
А. С. Суворину, 3 апреля 1888.
...«Наши беллетристы и драматурги любят в своих произведениях изображать художников; теперь, читая Крамского, я вижу, как мало и плохо они и публика знают русского художника».
* * * * *
A. H. Маслову (Бежецкому), 7 апреля 1888.
...«все эти Гольцевы {Гольцев, редактор журнала «Русская мысль».} хорошие, добрые люди, но крайне нелюбезные. Невоспитаны ли они, или недогадливы, или же грошовый успех запорошил им глаза — чорт их знает, но только письма от них не ждите. Не ждите от них ни участия, ни простого внимания... Только одно они, пожалуй, охотно дали бы Вам и всем россиянам — это конституцию, все же, что ниже этого, они считают несоответствующим своему высокому призванию».
... «Не скрою от Вас, что, как к людям, я к ним равнодушен, даже пожалуй, еще симпатизирую, так как они всплошную неудачники, несчастные и немало страдали в своей жизни... Но как редакторов и литераторов я едва выношу их. Я ни разу еще не печатался у них и не испытал на себе их унылой цензуры, но чувствует мое сердце, что они что-то губят, душат, что они по уши залезли в свою и чужую ложь... Московские редактора — это помесь чиновников-профессоров с бездарными литераторами — и так мне сдается, что вдохновленные своим успехом и лакейскими похвалами своих блюдолизов, создадут около себя целую школу или орден, который сумеет извратить до неузнаваемости те литературные вкусы и взгляды, которыми издревле, как калачами, славилась Москва».
* * * * *
А. Н. Плещееву, 9 апреля 1888:
... «Я трус и мнителен; боюсь торопиться и вообще боюсь печататься. Мне все кажется, что я скоро надоем и обращусь в поставщики балласта, как обратились Ясинский, Мамин, Бажин и проч.».
* * * * *
«Я готов поклясться, что Короленко очень хороший человек. Идти не только рядом, но даже за этим парнем, весело».
* * * * *
И. А. Леонтьеву (Щеглову), 18 апреля 1888.
...«Читали Вы Бабикова (или Бибикова, Санхо Белинского) воспоминания о Гаршине во «Всемирной иллюстрации»? Какая самолюбивая, приторная, кислая, хвастливая и нетактичная мочалка! Я завидую его апломбу и наивному самомнению, завидую его дружбе с Минским и его обожанию, доходящему до дизентерии, перед богом Ясинским... Он счастлив и доволен!»
* * * * *
К. С. Баранцевичу, 20 апреля 1888 г.:
... «Я не генерал и не желаю среди своих коллег являться привилегированным существом, для которого позволительны исключения. Как все, так и я».
* * * * *
А. И. Леману, 30 апреля 1888 г.
... «Простите, я не понял в Вашем письме слов «более или менее солидарных с нами» и, откровенно говоря, стал в тупик: откуда Вам известно с кем я солидарен и с кем не солидарен?»
* * * * *
И. Л. Леонтьеву (Щеглову), 3 мая 1888:
... «Получил я от Лемана письмо: он извещает, что «мы» (то есть все вы, питерцы) согласились печатать объявления друг о друге в своих книгах, приглашает меня согласиться и предостерегает, что можно в число избранных «включить лишь лиц, более или менее солидарных с нами». В ответ я послал согласие и вопрос: «Откуда Вам известно, с кем я солидарен и с кем не солидарен?» Как у вас в Питере любят духоту! Неужели вам всем не душно от таких слов, как солидарность, ... общность интересов и проч.? Солидарность и прочие штуки я понимаю на бирже, в политике, в делах религиозных (секта) и т. д., солидарность же молодых литераторов невозможна и не нужна... Чтобы помочь своему коллеге, уважать его личность и труд, чтобы не сплетничать на него и не завистничать, чтобы не лгать ему и не лицемерить перед ним, — для всего этого нужно быть не столько молодым литератором, сколько вообще человеком... Будем обыкновенными людьми, будем относиться одинаково ко всем, не понадобится тогда и искусственно взвинченной солидарности. Настойчивое стремление к частной, профессиональной, кружковой солидарности, какой хотят у Вас, породит невольное шпионство друг за другом, подозрительность, контроль, и мы, сами того не желая, сделаемся чем-то вроде иезуитских социусов друг у друга... Я не солидарен с Вами, но обещаю Вам по гроб жизни полную свободу как литератору...»
* * * * *
Н. А. Лейкину, 11 мая 1888:
«Жизнь русского торгового человека цельнее, полезнее, умнее и типичнее, чем жизнь нытиков, пыжиков, которых рисует Альбов, Баранцевич, Муравлин и проч. ...»
* * * * *
...Пишет сын поэта Плещеева о Салтыкове:
«Был отец у Салтыкова, который в восторге от «Степи». «Это прекрасно», говорил он отцу и вообще возлагает на Вас великие надежды. Отец говорит, что он редко кого хвалит из новых писателей, но от Вас он в восторге».
* * * * *
А. С. Суворину 30 мая 1888 г. Сумы.
... «Мне кажется, что не беллетристы должны решать такие вопросы, как Бог, пессимизм, и т. п. Дело беллетриста изобразить только, кто, как и при каких обстоятельствах говорили и думали о Боге или пессимизме. Художник должен быть не судьей своих персонажей и того, о чем говорят они, а только беспристрастным свидетелем.
...Мое дело только в том, чтобы быть талантливым, то есть уметь отличить важные показания от неважных, уметь освещать фигуры и говорить их языком. Щеглов ставит мне в вину, что я кончал рассказ фразой: «Ничего не разберешь на этом свете!» По его мнению, художник-психолог должен разобрать, но я с ним не согласен. Пора уже сознаться, что на этом свете ничего не разберешь».
* * * * *
A. H. Плещееву 27 августа 1888 г. Сумы:
...«Под флагом науки, искусства и угнетаемого свободомыслия у нас на Руси будут царить такие жабы и крокодилы, каких не знавала даже Испания во времена Инквизиции. Вот Вы увидите! Узкость, большие претензии, чрезмерное самолюбие и полное отсутствие литературной и общественной совести сделают свое дело. Все эти Гольцевы и Ко. напустят такой духоты, что всякому свежему человеку литература опротивеет, как чорт знает что, а всякому шарлатану и волку в овечьей шкуре будет где лгать, лицемерить и умирать с честью»...
* * * * *
А. Н. Плещеев:
...«Сколько похвал я слышу Вашей «Степи»! Гаршин был от нее без ума. Два раза подряд прочел».
* * * * *
А. Н. Плещееву, 4 октября 1888, Москва.
«Был бы рад прочесть, что написал Мережковский...
...Но боюсь тех, кто между строк ищет тенденции и кто хочет видеть меня непременно либералом или консерватором. Я не либерал, не консерватор, не постепенец, не монах, не индиферентист. Я хотел бы быть свободным художником — только и жалею, что Бог не дал мне силы, чтобы быть им. Я ненавижу ложь и насилие во всех их видах, и мне одинаково противны как секретари консистории, так и Нотовичи с Градовским. Фарисейство, тупоумие и произвол царят не в одних только купеческих домах и кутузках; я вижу их в науке, в литературе, среди молодежи... Потому я одинаково не питаю особого пристрастия ни к жандармам, ни к мясникам, ни к ученым, ни к писателям, ни к молодежи. Фирму и ярлык я считаю предрассудком. Мое святая святых — это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода, свобода от силы, от лжи, в чем бы последние две ни выражались. Вот программа, которой я держался бы, если бы был большим художником». |
