IV
Был у него период жизни необыкновенный. Прав М. П. Чехов, — в эти годы он переживал (судя по письмам) высокий душевный подъем. (Да, но болезнь уже сказывалась ).
В письме Лейкину от 28 декабря 1885 г. Москва.
...«Вообще воспеваю весь Петербург. Милый город, хотя бранят его в Москве... Все мое петербургское житие состояло в сплошных приятностях, и немудрено, что я видел все в розовом свете. Даже Петропавловка мне понравилась. Путаница в голове несосветимая: Невский, старообряд. церковь, диван, где я спал, Ваш стол, Билибин, Федя, толстый метранпаж, полотенца на стенах, борода Тимофея, перинка для Рагульки и Апеля, Сенной рынок, Лейферт».
* * * * *
«А ты знаешь, что такое талант? — спрашивает в «Дяде Ване» Елена Андреевна Соню. — Смелость, свободная голова, широкий размах...»
* * * * *
...«А главное просторно до такой степени, что мне кажется, за свои сто рублей я получил право жить на пространстве, которому не видно конца». (1888 г.).
* * * * *
...«притягивающая к себе жизненность его произведений состоит в том, что в них ничто не «излагается», не «объясняется», а показывается. «Психическое» никогда не обособляется от «физического». (Бицилли).
(Подчеркнуто мною. Ив. Б.)
«Русская критика, — справедливо писал Бицилли, — объявила Чехова «писателем без мировоззрения», и ее представители задавались вопросом: как же это возможно, что, будучи «без мировоззрения», он все-таки был весьма значительным писателем? В сущности вопрос этот беспредметен, бессмыслен, и возник он единственно в силу упрощения, опошления самого термина миросозерцание и выражаемого им понятия. Под миросозерцанием принято разуметь не то, что это слово буквально значит, а известную идеологию и связанную с ней «программу». Этого у Чехова, действительно, не было... ему претило то, что в такой степени свойственно людям, этого рода миросозерцанием обладающим: узкая, злобная нетерпимость по отношению к инаковерующим и тупое самодовольство. Миросозерцание, так понимаемое, было вразрез с подлинным миросозерцанием, т. е. видением мира и жизни, какими был одарен Чехов».
Верно!
* * * * *
Левитан Исаак Ильич (1861—1900) был психически нездоров. А. П. любил его. В 1885 году летом они жили поблизости от Воскресенска: Чеховы в Бабкине, а Левитан — в Максимовке. Рыбная ловля, охота. Левитан почти поправился.
Чехов носил летом рубашку красного цвета.
* * * * *
Чехов был связан с Чайковским и Рахманиновым.
* * * * *
«Хмурые люди» посвящены Петру Ильичу Чайковскому.
Музыка Чайковского — надо просмотреть письма, рассказы «После театра», «Рассказ неизвестного человека», «Три года» гл. X.
* * * * *
Чайковский Модест Ильич, брат композитора, был большим поклонником Чехова. Но обратил его внимание на Чехова Петр Ильич.
Я был знаком с Модестом Ильичем. Встречался с ним на Капри. Познакомился у Горького. Очень был приятный человек, хорошо воспитанный и привлекательный.
* * * * *
В библиотеке Чехова хранится «Фантазия для оркестра» Рахманинова. Надпись такова: ...«автору рассказа «На пути», содержание которого с тем же эпиграфом, служило программой этому музыкальному произведению. 9 ноября 1898 г.»
«На пути» впервые напечатано 25 декабря 1888 г. Писал 3 недели.
* * * * *
Шуточное письмо М. В. Киселевой, 21 сентября 1886, Москва:
...«Впрочем, писательство имеет и свои хорошие стороны. Во-первых, по последним известиям, книга моя идет недурно; во-вторых, в октябре у меня будут деньги; в-третьих, я уже понемножку начинаю пожинать лавры: на меня в буфетах тычут пальцами, за мной чуточку ухаживают и угощают бутербродами. Корш поймал меня в своем театре и первым делом вручил мне сезонный билет... Портной Белоусов {Поэт и переводчик Шевченко Белоусов.} купил мою книгу, читает ее дома вслух и пророчит мне блестящую будущность. Коллеги доктора при встречах вздыхают, заводят речь о литературе и уверяют, что им опостылила медицина и т. д.
Едва я кончил письмо, как звякнул звонок... я увидел гениального Левитана. Жульническая шапочка, франтовской костюм, истощенный вид... Был он два раза на «Аиде», раз на «Русалке», заказал рамы, почти продал этюды... Говорит, что тоска, тоска, тоска...»
* * * * *
Ей же, 29 сентября 1886, Москва.
«Николай у меня. Он серьезно болен, желудочное кровотечение... Вчера он меня испугал не на шутку.
Всем скверно живется. Когда я бываю серьезен, то мне кажется, что люди, питающие отвращение к смерти, не логичны. Насколько я понимаю порядок вещей, жизнь состоит только из ужасов, дрязг и пошлостей, мешающихся и чередующихся».
* * * * *
1887
Москва, переутомление. Внешне он приучил себя держаться хорошо, откровенен с немногими.
Ал. П. Чехову, 26 января.
...«Я болен. Живется скучно, а писать начинаю скверно, ибо устал».
* * * * *
Ф. О. Шехтелю, между 11 и 14 марта, Петербург:
...«Нервы расстроены ужасно, так что пульс мой бьет с перебоями...
...Впрочем, есть и просьба: не забудьте похлопотать о бесплатном проезде в Таганрог и обратно. Сделайте так, чтобы на обратном билете не выставлять числа. Как бы там ни было, хоть землетрясение, а я уеду, ибо долее мои нервы не выдержат.
Я хочу уехать на юг не позже 31 марта. Поеду с рублем, но всё-таки поеду».
* * * * *
2 апреля он и уехал на юг, сначала в Таганрог, остановился у дяди Митрофана Егоровича. Пишет семье письма-дневники, очень подробные: «Дом Селиванова пуст и заброшен» (прежний дом Чехова. И. Б.). Попал, же он в Таганрог через 8 лет после своего отъезда: «Глядеть на него (на старый дом) скучно, а иметь его я не согласился бы ни за какие деньги. Дивлюсь, как это мы могли жить в нем?!»
Пасхальная неделя в Таганроге. Ездил на свадьбу шаферствовать в Новороссийск. Ездил к знакомым в окрестности Таганрога («Донская Швейцария»), гостил у Кравцовых. 5 мая поехал в Славянск, оттуда в Святые горы. Из Святых гор опять в Таганрог.
Из Таганрога уехал 15 мая. 17 мая — Москва. Поездка заняла полтора месяца. |