* * * * *
А. С. Суворину, 18 октября, Петербург.
«Печатание пьес приостановите. Вчерашнего вечера я никогда не забуду, но все же спал я хорошо и уезжаю в весьма сносном настроении».
...«В Москве ставить пьесу я не буду. НИКОГДА я не буду ни писать пьес, ни ставить».
* * * * *
А. И. Сувориной, 19 октября, Мелихово.
...«Я уехал не простившись. Вы сердитесь? Дело в том, что после спектакля мои друзья были очень взволнованы; кто-то во втором часу ночи искал меня в квартире Потапенки; искали на Николаевском вокзале, а на другой день стали ходить ко мне с десяти часов утра, и я каждую минуту ждал, что придет Давыдов с советами и выражением сочувствия. Это трогательно, но нестерпимо. К тому же у меня заранее было предрешено, что я уеду на другой день независимо от успеха или неуспеха. Шум славы ошеломляет меня, я и после «Иванова» уехал на другой день. Одним словом у меня было непреодолимое стремление к бегству».
* * * * *
А. С. Суворину, 22 октября, Мелихово.
...«пожалуйста, не жалейте, что Вы не были на репетиции. Ведь была в сущности только одна репетиция, на которой ничего нельзя было понять; сквозь отвратительную игру совсем не видно было пьесы.
Получил телеграмму от Потапенко: успех колоссальный. Получил письмо от незнакомой мне Веселитской (Микулич), которая выражает свое сочувствие таким тоном, как будто у меня в семье кто-нибудь умер, — это уж совсем некстати. А впрочем, все это пустяки».
* * * * *
В. В. Билибину, 1 ноября, Мелихово.
...«Я, конечно, рад, очень рад, но все же успех 2-го и 3-го представления не может стереть с моей души впечатления 1-го представления. Я не видел всего, но то, что видел, было уныло и странно до чрезвычайности. Ролей не знали, играли деревянно, нерешительно, все пали духом, пала духом и Коммиссаржевская, которая играла неважно. И в театре было жарко, как в аду».
* * * * *
А. С. Суворину, 2 ноября, Мелихово.
«Да, проживу 700 лет и не напишу ни одной пьесы. Держу пари на что угодно».
* * * * *
Т. Л. Толстой, 9 ноября, Мелихово.
«В своем письме Вы спрашивали, нет ли у меня чего-нибудь конченного и не привезу ли я прочесть. К концу лета у меня была готова повесть в 5 листов, «Моя жизнь» (другого названия я не сумел придумать), и я рассчитывал привезти ее с собой в Ясную Поляну, в корректурных листах. Теперь она печатается в «Приложениях Нивы», и я чувствую к ней отвращение, так как по ней проехала цензура и многие места стали неузнаваемы».
* * * * *
Вл. И. Немировичу-Данченко, 20 ноября, Мелихово.
«Да, моя «Чайка» имела в Петербурге, в первом представлении, громадный неуспех. Театр дышал злобой, воздух сперся от ненависти, и я — по законам физики — вылетел из Петербурга, как бомба. Во всем виноваты ты и Сумбатов, так как это вы подбили меня написать пьесу!
Здоровье мое ничего себе, настроение тоже. Но боюсь, что настроение скоро будет опять скверное: Лавров и Гольцев настояли на том, чтобы «Чайка» печаталась в «Русской мысли» — и теперь начнет хлестать меня литературная критика. А это противно, точно осенью в лужу лезешь».
У него какое-то особенное мышление, полное неожиданностей, оригинальность сравнений и т. д.
* * * * *
А. С. Суворину, 2 декабря, Мелихово.
...«До сих пор я прокорректировал только «Иванова» и водевили: остались еще не набранными две большие пьесы: известная Вам «Чайка», и неизвестный никому в мире «Дядя Ваня».
Ему же, 7 декабря, Мелихово.
...«Ах, зачем я писал пьесы, а не повести! Пропали сюжеты, пропали зря, со скандалом, непроизводительно».
* * * * *
Ему же, 14 декабря, Мелихово.
...«17 октября не имела успеха не пьеса, а моя личность. Меня еще во время первого акта поразило одно обстоятельство, а именно: те, с кем я до 17-го октября дружески и приятельски откровенничал, беспечно обедал, за кого ломал копья (как, например, Ясинский) — все эти имели странное выражение, ужасно странное... Одним словом, произошло то, что дало повод Лейкину выразить в письме соболезнование, что у меня так мало друзей, а «Неделе» вопрошать: «что сделал им Чехов», а «Театралу» поместить целую корреспонденцию (95 №) о том, будто бы пишущая братия устроила мне в театре скандал. Я теперь спокоен, настроение у меня обычное, но все же я не могу забыть того, что было, как не мог бы забыть, если бы, например, меня ударили».
* * * * *
Ф. О. Шехтелю, 18 декабря, Мелихово.
«Теперь о здоровьи. Во мне бациллы, я постоянно покашливаю, но в общем чувствую себя недурно и пребываю в непрерывном движении.
Ходят слухи, что Левитан серьезно болен».
* * * * *
1897
97 год. Перепись, больные, поездки в Москву.
«Замучила перепись». Едет в Москву.
Пельмени. «Поужинаем вместе».
1 марта «Затеваем громадный народный театр».
Устраиваю «Спектакль в Серпухове в пользу школы».
Пишет «Мужиков».
«Еду хлопотать по одному делу». (1 марта).
«Постройка больницы и квартиры для врача». (2 марта).
Едет в Москву (20 марта).
«Нет дня свободного!»
«Плюю кровью!»
«Плюю кровью» (март).
«Идет кровь» (22 марта).
* * * * *
А. С. Суворину, 17 января 1897 г., Мелихово.
...«и население, и врачи давно уже привыкли к форсированной смертности, благодаря дифтериту, тифам и проч. Ведь и без чумы у нас из 1000 доживает до 5-летнего возраста едва 400, и в деревнях, и в городах на фабриках и задних улицах не найдете ни одной здоровой женщины».
* * * * *
Е. М. Шавровой, 2 февраля, Мелихово.
...«С марта я уже начинаю строить школу; в июне она уже будет готова».
* * * * *
А. С. Суворину, 8 февраля, Москва, Больш. Моск. гостиница.
«Перепись кончилась. Это дело изрядно надоело мне, так как приходилось и считать, и писать до боли в пальцах, и читать лекции 15 счетчикам. Счетчики работали превосходно».
* * * * *
А. С. Суворину, 1 марта, Мелихово.
«На съезде актеров Вы, вероятно, увидите проект громадного народного театра, который мы затеваем. Мы, т. е. представители московской интеллигенции (интеллигенция идет навстречу капиталу, и капитал не чужд взаимности)».
...«Художник Левитан (пейзажист), по-видимому, скоро умрет. У него расширение аорты». | 
