V
Читал книгу профессора Бицилли «Творчество Чехова, опыт критического анализа», (138 страниц), София. 1942 г.
Длиннее этой книги нет на свете!
* * * * *
...«Показательно, что литературные друзья молодого Чехова, угадавшие его талант, уговаривают его бросить писание мелких рассказов и взяться за роман. Да и сам Чехов — и притом в пору художественной зрелости — соблазнялся этим. Однако, ничего подобного ни «roman fleuve» типа толстовских, ни роману-трагедии Достоевского он не дал. Да и повести его мало чем отличаются от его рассказов. Нет «plot'a», коллизии, возникающей между персонажами, весьма внешне, круг людей тесен».
??(И. Б.) (Подчеркнуто мною. Ив. Б.)
* * * * *
...«Чеховские герои не врезываются в память подобно героям Толстого или Достоевского, или Флобера, или Диккенса. Они только мелькают перед нами, подобно бледным прозрачным теням, и они, в нашей памяти, легко перемещаются из одного его рассказа в другой, или просто забываются, — подобно людям, с которыми мы лишь случайно и на короткое время встретились в действительной жизни».
(Подчеркнуто мною. Ив. Б.)
* * * * *
«И тем не менее, как раз в нынешнее время Чехов, кажется, получил, наконец, полное признание, как раз теперь его уже не боятся именовать великим писателем. Что самое с этой точки зрения показательное, это, что такой оценки Чехов удостоился всё же раньше не у себя на родине, а в Англии».
(Подчеркнуто мною. Ив. Б.)
* * * * *
«Позволительно предположить, что чудесный рассказ «Дочь Альбиона» был внушен Чехову одним пассажем из «Фрегата Паллады», где речь идет о нравах английского населения в Сингапуре».
(Подчеркнуто мною. Ив. Б.)
* * * * *
...«Есть у Чехова одно место в «Степи», кажущееся реминисценцией соответствующего пассажа в III-ьей гл. 1-го тома «Фрегата Паллады», написанной в форме письма к Бенедиктову».
* * * * *
«Гоголя Чехов знал прекрасно, был глубоко проникнут его влиянием».
(Подчеркнуто мною. И. Б.)
* * * * *
...«Факт тот, что мало кому из русских классиков Чехов был обязан столь многим, как Тургеневу, что в известном отношении Чехов всю жизнь находился в зависимости от Тургенева».
?! (И. Б.) (Подчеркнуто мною. Ив. Б.)
* * * * *
«Второе свидетельство — конец «Рассказа неизвестного человека». Он очень близок к концу «Накануне», который очень нравился Чехову. В обеих вещах поездка героя с героиней в Италию, пребывание в Венеции, в обеих герой болен чахоткой; в обеих — передача переживаний контраста прелести Венеции, жизненной радости, веющей от всего, что герой видит там, и трагизма их житейских обстоятельств, сознания, что им не дано насладиться счастьем, возможность которого, казалось бы, открывается перед ними».
Да (И. Б.).
* * * * *
...«в о. Савве совмещены черты и отца и матери Базарова: о. Савва охвачен чувством материнской, нерассуждающей, благоговеющей любви к сыну. Образ матери, робеющей перед сыном, благоговеющей перед ним, повторен у Чехова в его совершеннейшей, подводящей итог всему его творчеству вещи, «Архиерей». Лучшее, что есть у Чехова, то есть было внушено ему уже в начале его творческого пути лучшим, что есть у Тургенева».
NB. Ерунда. (И. Б.).
* * * * *
...«Ясно, что Тригорин — зашифрованный Чехов».
?! (И. Б.)
* * * * *
...«Замечу, что есть кое-что общее такое между «Степью» и двумя первыми главами «Отрочества».
?! (И. Б.)
* * * * *
...«И вот у Чехова есть, так сказать, второе воплощение Акакия Акакиевича: это мелкий чиновник (в рассказе «Крыжовник»), всю жизнь мечтавший о собственной даче, где он будет жить на пенсии и разводить крыжовник, и в конце концов добившийся осуществления своей мечты. Он «влюблен» в свой крыжовник, как Акакий Акакиевич в свою шинель. Оба они пребывают в плане «дурной бесконечности».
Фальшиво, глупо!
* * * * *
«Сходство с Гоголем бьет в глаза».
!! (И. Б.).
* * * * *
«Замечу кстати, что в своей оценке прозы Лермонтова, и в частности «Тамани», Чехов вполне сходится с Григоровичем».
Григорович был редкий ценитель литературы, а его теперь всякая стерва лягает. (И. Б.)
* * * * *
«Не мало случаев употребления казаться и у Тургенева, в творчестве которого «проза» совмещается с «поэзией» и «аналитическая» тенденция подчас вытесняется «синтетической». Но нет писателя, в лексике которого казаться занимало бы такое место как у Чехова. У него это речение попадается едва ли не на каждой странице, во всех его вещах, начиная с самых ранних, и, что всего показательнее, особенно часто в самых ранних, и, что всего показательнее, особенно часто в поздних, и наиболее совершенных, произведениях. Так в «Даме с собачкой» — 18 раз; в «Архиерее» — 20, при чем здесь кроме казалось, ему казалось, есть еще и сходные (несинонимные) речения: представлялось, похоже было, что и т. под.».
А в конце концов какая это мука — читать это дьявольское занятие Бицилли! Непостижимо, что он не спятил с ума после него! (И. Б.)
* * * * *
«Объекты восприятий размещены в соответствии с тем, какими органами чувств они воспринимались: носом, ушами, глазами. Это, во-первых. Во-вторых, сперва подан «фон», затем «жанр»...»
О, Боже мой! (И. Б.). |
[1]