Естественно предположить поэтому, что тип подобных людей в изображении Чехова, в его понимании в какой-то мере воплощает и отражает его собственные идеалы.
«Их идейность,— писал он в некрологе, посвященном Пржевальскому,— благородное честолюбие, имеющее в основе честь родины и науки, их упорство, никакими лишениями, опасностями и искушениями личного счастья непобедимое стремление к раз намеченной цели, богатство их знаний и трудолюбие... их фанатическая вера в христианскую цивилизацию и в науку делают их в глазах народа подвижниками, олицетворяющими высшую нравственную силу».
И разве последующий жизненный и творческий путь Чехова не позволяет нам применять к нему самому едва ли не всю эту характеристику?
Обратим внимание и на строки, относящиеся уже к самым последним годам жизни Антона Павловича,— строки из коротенького поздравительного письмеца 1902 года к литератору В. С. Миролюбову: «В „Новом времени“ от 24 декабря прочтите фельетон Розанова о Некрасове. Давно, давно уж не читал ничего подобного, ничего такого талантливого, широкого и благодушного, и умного».
Это написано в пору резко отрицательного отношения Чехова к суворинскому «Новому времени», а к самому В. В. Розанову, в ней сотрудничавшему, он присматривался с недобрым любопытством и даже однажды назвал ею «городовым».
Для того, чтобы столь сильное предубеждение поколебалось, статья о Некрасове должна была сильно тронуть Чехова.
«Он,— писал автор о Некрасове,— был голосом страны в самую могучую, своеобразную эпоху ее истории, и голосом отнюдь не подпевавшим, а свободно шедшим впереди. Идет толпа и поет; но впереди ее, в кусточках, в перелеске (представим толпу, идущую в поле, в лесу) идет один певец, высокий тенор, и заливается; — поет одну песню со всеми. И ни к кому он не подлаживается, и никто к нему не подлаживается, а выходит ладно».
Уже эти патетические строки, напечатанные в том самом «Новом времени», где и Некрасов и все освободительное движение шестидесятых годов столько раз подвергались всевозможным язвительным нападкам, действительно не могли не обратить на себя внимание!
В статье Розанова вдруг зазвучали «забытые слова» шестидесятничества:
«Легко, свободно, невыразимо могуче Некрасов, как бы захватив пригоршнями две волны, деревенско-мужицкую и школьно-интеллигентную, плеснул их друг на друга, к взаимному оплодотворению, к живому союзу в любви и помощи. Никто столько, как он, не сделал, чтобы сельская учительница стала другом деревни, ее же другом стал сельский врач: мы говорим, конечно, об идеале, о мечте, которая, однако, влечет за собою огромную действительность, хотя и не отвечает за бывающие исключения».
И, процитировав стихотворение «Сеятель знанья на ниву народную...» с его знаменитым финалом: «Сейте разумное, доброе, вечное...», Розанов заключал:
«Это зовет как знамя — воинов; это годно как флаг развиться над русскою школою».
Можно себе, пожалуй, представить, с каким чувством читал все это Чехов, сам недавний сельский врач и строитель нескольких школ в Серпуховском уезде.
И не проясняет ли реакция писателя на статью о Некрасове некоторые побудительные причины, некогда приведшие его именно на медицинский факультет?
Об этом думаешь, читая размышления автора статьи — В. Розанова насчет слов «интеллигенция» и «интеллигент».
«Интеллигенция» тем отличается от «культурного слоя»,— пишет журналист,— что последнее понятие есть более аристократическое и обнимает: родовитые слои русского образованного класса».
Слово же «интеллигент» «применяется к просвещенному русскому человеку, который дары просвещения не сохраняет, как драгоценный фрукт, завернутый в бумажку, а, напротив, обильно его расточает вокруг, так сказать, дает „душу своя“ в снедь ближнему, нужде, всякому жаждущему. „Культурный человек“ или „образованный“ — сохраняется; „интеллигент“ — сгорает: и в этом их разница».
Не здесь ли и лежит главная причина чеховского отношения к этой статье?
Отношения человека, «сгорающего», а в это время почти «сгоревшего», доживавшего в ялтинской «теплой Сибири» свои последние годы?
Человека, который никогда, конечно, не мог бы сказать, даже подумать так о себе, но которому не могла не прийтись по душе эта оценка труда людей, подобных ему самому.
Не выговорила ли эта статья то, чего Чехов «уже не помнил»? |