|
— И в Сибири люди живут. Живу-ут!
На лице у Толкового было торжествующее выражение, как будто он что-то доказал и будто радовался, что вышло именно так, как он предполагал. Несчастный, беспомощный вид человека в полушубке на лисьем меху, по-видимому, доставлял ему большое удовольствие.
— Грязно теперь ехать, Василий Сергеич, — сказал он, когда на берегу запрягали лошадей. — Погодили бы ездить еще недельки с две, пока суше станет. А то и вовсе бы не ездили... Ежели бы толк какой от езды был, а то, сами изволите знать, люди веки вечные ездят, и днем и ночью, а всё никакого толку. Право!
Василий Сергеич молча дал на водку, сел в тарантас и поехал дальше.
— Вот, за доктором поскакал! — сказал Семен, пожимаясь от холода. — Да, ищи настоящего доктора, догоняй ветра в поле, хватай чёрта за хвост, язви твою душу! Экие чудаки, господи, прости меня грешного!
Татарин подошел к Толковому и, глядя на него с ненавистью и с отвращением, дрожа и примешивая к своей ломаной речи татарские слова, заговорил:
— Он хорошо... хорошо, а ты — худо! Ты худо! Барин хорошая душа, отличный, а ты зверь, ты худо! Барин живой, а ты дохлый... Бог создал человека, чтоб живой был, чтоб и радость была, и тоска была, и горе было, а ты хочешь ничего, значит, ты не живой, а камень, глина! Камню надо ничего и тебе ничего... Ты камень — и бог тебя не любит, а барина любит!
Все засмеялись; татарин брезгливо поморщился, махнул рукой и, кутаясь в свои лохмотья, пошел к костру. Перевозчики и Семен поплелись в избушку.
— Холодно! — прохрипел один перевозчик, растягиваясь на соломе, которою был покрыт сырой глинистый пол.
— Да, не тепло! — согласился другой. — Жизнь каторжная!..
Все улеглись. Дверь отворилась от ветра, и в избушку понесло снегом. Встать и затворить дверь никому не хотелось: было холодно и лень.
— А мне хорошо! — проговорил Семен засыпая. — Дай бог всякому такой жизни.
— Ты, известно, семикаторжный. Тебя и черти не берут.
Со двора послышались звуки, похожие на собачий вой.
— Что это? Кто это там?
— Это татарин плачет.
— Ишь ты... Чудак!
— Привы-ыкнет! — сказал Семен и тотчас же заснул.
Скоро заснули и остальные. А дверь так и осталась не затворенной.
Примечания
Впервые — «Всемирная иллюстрация», 1892, т. XLVII, № 20, 9 мая (ценз. разр. 7 мая), стр. 354—355. Подзаголовок: Очерк Ант. П. Чехова. Подпись — факсимиле.
Включено в сборник «Повести и рассказы» (М., 1894; изд. 2-е — М., 1898).
В рассказе нашли отражение сибирские впечатления Чехова и в первую очередь — два эпизода его путешествия. Первый — переправа на пароме через большую сибирскую реку (очевидно, Ишим) около 4—5 мая 1890 г. и второй — когда 7 мая из-за плохой погоды Чехов не мог переправиться через Иртыш и провел ночь на берегу реки, в избе перевозчиков. Первый эпизод был зафиксирован Чеховым дважды — в письме к родным из Томска от 16 мая и в первом из очерков «По Сибири», писанном там же между 17 и 20 мая (при этом был использован краткий дневник, который Чехов вел в дороге). Второй — трижды: в письме к М. В. Киселевой, написанном в ту же ночь непосредственно на месте события — в избе перевозчиков; в письме к родным от 16 мая; в четвертом очерке «По Сибири».
Эти материалы позволяют установить, в какой степени опирался Чехов в своем рассказе на действительные факты, как группировал детали реальной обстановки. В рассказе были взяты, главным образом, реалии второго эпизода. Действие происходит на берегу реки, в избе и у избы перевозчиков холодной весенней ночью.
Полностью совпадает топография местности. Вот как она дана в письмах: «Подъезжаем к Иртышу ... Тот берег крутой, а сей — отлогий. Сей изгрызен, скользок на вид, противен, растительности ни следа...» «Отлогий берег Иртыша <...> глинист, гол, изгрызен, склизок на вид <...> Белые волны хлещут по глине». «Перед очами моими расстилается громадное озеро, на котором кое-где <...> торчат кустики — это залитые луга». В рассказе этот берег тоже глинистый и отлогий, залитый водой (видны «кусты тальника на воде»; баржа поплыла меж кустов тальника). Другой — высокий и обрывистый. Река не названа, но, как и в очерке, это большая, широкая река, в ней тоже водится «щука и нельма». И тут и там поздняя весна, голые, без зелени берега, лёд и холод. В описании местности одно отличие от реальной география деревня в рассказе на том же берегу реки, что и изба перевозчиков. На самом деле она находилась на другом берегу и от перевоза не была видна.
За день до иртышского эпизода Чехов наблюдал, как жгут траву; описание в очерке начиналось фразой: «По сторонам дороги и вдали на горизонте змееобразные огни: это горит прошлогодняя трава...» Сравнение было использовано в рассказе. Редкое для жителя европейской части России явление — снег в мае — Чехов наблюдал в эти же дни (14 мая). Деталь также была включена в рассказ. |
